Ничего уже не объяснить,
Что случилось- мы не знаем сами...
И еще пытаемся любить
За зиму остывшими сердцами.
Только вечер призрачен и тих,
Сладко пахнет морем и цветами,
Ты еще коснешься губ моих,
Но уже холодными губами...
Я еще ладонь твою сожму,
Но сердца уже спокойно бьются,
Не осознавая, почему
Так нелепо люди расстаются...

Любите все, как я его любила
И не просите больше ничего.
И не шутите так, как я шутила
Всё время чувствами его.

Вы не страдайте так, как я страдала
Ведь жизнь так коротка, увы,
А светлого ведь в ней не мало
Она так хороша, взгляни!

В. Тушновпа

---

Усталая. Сошедшая на нет.
На дне глоток промозглости и крошки.
С мороза — в дом. Палить привычно свет.
Вдыхать твой голос. Чаем греть ладошки.
Нанизывать уютные слова
на тонкую оранжевую нитку.
И смысл их улавливать едва.
(А чай давно остыл). И эта пытка
не может длиться долго — нить рвануть!

И бусины покатятся по свету.
И в удивленной тишине — ко дну!
В твоё тепло. В ромашковое лето.
В упругую разбуженную суть…
Почти ломаясь на глубокой ноте —
наверх! Звенящей тишины вдохнуть
и замереть в ладонном переплете
усталою, сошедшею на нет…

В углу луна лакает ночь из блюдца.
Последний жест — безвольно глохнет свет,
и звезды к краю потолка крадутся.

Елена Миронова

---

---

Прости меня, прошедшая любовь.
Концовки фраз глотаю на прощанье,
За дрожь в руках, за поднятую бровь,
И влажных глаз последнее свиданье.

Прости, что я не буду приезжать
И за гудков коротких монотонность.
Прости, что не умеешь забывать,
Прощальных взглядов тяжкую холодность.

Прости меня за будущее «Вы».
Случайных встреч не поданного вида.
За сладкие обманчивые сны,
За губ не зацелованных обиду.

Прости за мой прощальный стих,
Последний взгляд, последнюю печаль,
За капельки дождя ресниц твоих
И за не « До свиданья», а « Прощай»!
(с)

---

---

Ты просто зыбкий сон,

Уставший от зимы.

В мгновеньях долгих дней,

Ушедший в никуда.

Ты образ из былин, неведомых стихий.

Ты тот, кем я не стану никогда.

И нам не быть вдвоём, и не искать ответ,

На сотни тысяч лет не предсказать судьбу.

Ты просто белый день, разрушенных планет,

Ты просто тот, кем я ещё живу.
Litofaniya

@темы: Грустное, Настроение, Стихи, Творчество

---

Я напишу последнее письмо,
И встречу все с улыбкой неживой,
В письме скажу, что все до слез смешно.
И даже грустный взгляд прощальный твой.

Я между строчек нагоню дождей.
И не понять, где слезы, где вода.
Под росчерком изящных вензелей
Скрывается скупое «навсегда».

Я напишу последнее письмо,
Слезами выведу «Люблю. Целую. Жду».
И поцелуй, как личное клеймо,
Поставлю в зачарованном бреду.

И подпишу: «До встречи через жизнь!»
Бумажным самолетиком в окно
Ветрам отдам, произнесу: «Аминь!»
Но пусть к тебе не долетит оно...

Алла Рыженко

@темы: Настроение, Стихи, Чувства

---

11.03.2008 20:16  бог мандаринов написал(а):

О наболевшем.
Мы слишком часто видим друг друга и тем не менее так и не успеваем разглядеть друг друга как следует. (с)

URL записи

---

Я не понимаю, зачем выходить замуж, жениться, что - то строить, что бы потом разрушить?! Зачем оставлять детей без мамы или папы, что бы потом, встречаться по выходным, и возмещать подарками отсутствие ласки и заботы, которые ничем не заменишь. В чём они виноваты? Зачем это, если ты не состоялся, как мама или папа. Я не понимаю этот чёртов мир! Я не понимаю...

@темы: Грустное, Дети, Настроение, Чувства

---

Я от жизни хотела бы скрыться,
В щель забиться, зарыться в норе,
Щелкнув, в лузу шаром закатиться,
Кануть грошиком медным в дыре,

И нахохлиться, будто синица,
И надуться, как мышь на крупу,
Только бусинкой глаза коситься
В снежный мир, в ледяную шурпу.

Я бы страхи свои схоронила
Под матрац, чтоб никто не стащил.
Я б одно днем и ночью бубнила:
Дыр бул щыл, дыр бул щыл, дыр бул щыл.

Я бы знать ничего не хотела.
На крючочек закрыла свой слух.
Если б больше души было тело.
И над всем бы не царствовал Дух.

Марина Улыбышева.

@темы: Стихи

---

Не к тебе прикоснусь я губами,
Прогоняя ночную сонливость.
Вздрогнет утро стенными часами,
Извинится за их торопливость.

В окнах первые капли рассвета
Как всегда заиграются в салки.
Не твоя выцветает газета,
Прикрывая от солнца фиалки.

Не тебя провожу до порога,
Запинаясь спросонья о кошку.
Не тебя... Только к сердцу тревога
Протоптала упрямо дорожку.

Не тебя, не твоя, не с тобою...
Боль делю на себя без остатка.
Я с утра волком загнанным вою...
Не твоя на окошке перчатка...

Алла Рыженко

---

Где ж ты была?


- Где ж ты была?
- Была
Около... почти - под боком.
Обернуться ненароком
Ты бы мог - и я могла.

- Где ж ты была?
- Брела
Той же улицей и рощей,
Что и ты... А было б проще -
Выйти вдруг из-за угла.

- Где же ты была?
- Плыла,
По теченью путь держала,
Как и ты - в мороз дрожала,
Согревалась от тепла.

- Где же ты была?
- Пила
Из ручья... Не из того ли,
Что и ты?.. В нём запах воли,
Лёгкость птичьего крыла.

Где же были мы тогда?..
Рядом...
Только почему-то
Разминулись на минуту...
На недели... На года...

Елена Николаевская

---

ОБОИ

---

Мне твои сны, как лёд мечты хрустальной,
Легко разбить на крохкое стекло.
И завязать узлы в чужие драмы,
И память разбросать на сто листов.
Мне твою боль легко стереть улыбкой,
И словом тихим, и своей мечтой.
И сердце растопить, как солнцем льдинку,
Мне всё под силу, если я с тобой.
Я всё смогу, одним руки движеньем
На небе звёзды – жемчуг разбросать.
И плыть по речке, но не по теченью.
И мне под силу терпеливо ждать.
И разогнать по – ветру все туманы,
И растопить теплом любви снега.
Я всё смогу, лишь только б был ты рядом ,
Мне всё под силу, но не без тебя.

Litofaniya

@темы: Стихи, Творчество, Чувства

---

04.02.2008 15:28  ~|Мэл*|~ написал(а):

я его создала.
он был создан из кофе со сливками,
из записок, оставленных мной,
из стихов, что читала урывками
по дороге с работы домой.
а ещё - он был создан из лампочки,
ловко вкрученной в старое бра,
а ещё - из разношенных тапочек,
а ещё - из любви и добра,
и из жизни, подчищенной дочиста -
разноцветный искристый коктейль.
регулярно борясь с одиночеством,
уезжаю в дешёвый мотель.
надираюсь до белки, как водится,
проявляя абсентом талант,
и - к нему. отступает бессонница.
он был всем, Я его создала.

losty.ru/stihi/rozav.php

URL записи

@темы: Стихи

---

Мурлыка мы с тобой хранили дружбу,на лапки ты вставал меня любя:когда я приходил домой со службы всегда салакой угощал тебя. Чтоб зря не тосковал ворчун мой прыткий,о том что в доме нет давно мышей,я пробку волочил на длинной нитке,и ты во все лопатки мчал за ней. Ты никогда не прыгал на колени:дружили мы сурово по мужски,в твоих глазах,как в ручейке весеннем зеленые мерцали огоньки... Как быстро серый,ты забыл об этом,когда зашла сегодня в домик мой,та,без которой розы вянут летом,с которой и сирень цветет зимой! За что меня,пушистый,обижаешь? К ней на колени лезешь вздув усы,и о весне,которой ты не знаешь,готов мурлыкать целые часы. Уселся на коленях,как на троне счастливцу слышен стук в ее груди,он чувствует тепло твоей ладони;разнежился-на друга не глядит. Ты обо мне совсем забыл,наверно,ну что ж сиди,в ладонях спину грей,но ты смотри,приятель мой неверный,не размурлычь о ревности моей!(с)
А.Веян

@темы: Стихи

---

23.02.2008 13:27  Меховичок написал(а):

=)
На большом зеленом листе кувшинки сидит лягушка и смотрит на дорогу. Подскакивает вторая.
-Ждешь?
-Жду.
-Принца?
-Нет.
-То есть как?!
-А вот так. Это вы, идиотки, все ждете своих принцев. А что в них такого особенного? Принцев - пруд пруди! А Буратино... *вздох* Буратино - он один!

URL записи

---

@темы: Рисунки

---

Чужие слова, чужие стихи,

А мне не до них, мне не ведома боль.

Уж лучше бы плыть по теченью реки

И в этом пространстве играть свою роль.

И просто любить не мечтая, лететь

Над землями грёз и созвездьями гор

В потоке ветров, знать, что где – то есть мир.

И в нём ты сейчас не напрасно живёшь.
Litofaniya

@темы: Зима, Настроение, Стихи

---

http://bookz.ru/authors/viktoria-belaeva.html

Всё, что впечатлило за последнее время из прочитанного. " Очень женская проза", от Виктории Беляевой.
Один рассказ...

Эффект купе

Мне было почти пятнадцать, когда перед самым Новым годом я попала в больницу. Неудачно упала, на голени вместо синяка образовалась подозрительная шишечка, которая болела нещадно и все увеличивалась. Школьная медсестра посоветовала приложить холод, «скорая помощь», вызванная через несколько часов, посоветовала чем-нибудь погреть. К тому моменту когда решились вызвать вторую «неотложку», шишка выросла, как вторая коленка. Врач начал было разговор о домашних средствах в виде уринотерапии (применять наружно), но мама распорядилась от греха подальше свезти меня в приемный покой – день предпраздничный, поликлиники не работают.

Мама умеет настоять на своем. Поэтому нет ничего удивительного в том, что меня увезли в больницу, где немедленно и зарезали. То есть разрезали мою вторую коленку на правой ноге, предварительно объяснив, что еще бы немножко послушали этих коновалов со «скорой» – и все. Что именно «все», мы уточнять не стали.

И вот в ночь на 31 декабря я лежала в коридоре экстренной хирургии (в палатах не было мест), чумная от новокаина, и рыдала. Мне было жаль себя, свои неполные пятнадцать, свой Новый год, который впервые предполагалось провести в собственной компании, и всю свою загубленную жизнь.

Мне представлялся шрам на ноге – не менее десяти сантиметров, – возможные осложнения, ампутация, инвалидное кресло и одинокая старость в каком-нибудь приюте. И когда я представила, как по утрам к окнам приюта будут слетаться голуби и ворковать, а я, жертва врачебной ошибки, буду тянуть к ним свои иссохшие старческие руки, – тут я уже заревела в полный голос.

Заспанная медсестра выглянула из какой-то двери и предложила баралгинчику внутримышечно. Баралгинчик не мог спасти от чудовищных видений, и я отказалась. Сестричка посоветовала мне не драть горло зазря и не будить тех, кому действительно тяжело.

Я притихла и скулила уже под одеялом, поэтому не услышала, что кто-то ко мне подошел, и вздрогнула, когда чужая рука коснулась моего затылка.

В конце коридора горела единственная лампочка, коридор был длинным, а возле меня стоял некий молодой человек и глядел внимательно, как я плачу.

– Новенькая? – спросил он вполголоса. – Ты с чем?

– С ногой, – ответила я недоверчиво.

– Ну, это не страшно. Без ноги было бы хуже, – успокоил он меня. – Ты чего ревешь-то? Больно?

Мне было не больно, мне было страшно, но я все равно кивнула. Судя по тому, что я могла разглядеть в сумраке коридора, он был молод, у него были слишком длинные волосы, патлавшиеся по плечам, и правая рука была забинтована до состояния боксерской перчатки.

– Сестру позвать?

Я отказалась от сестры. Он присел на мою кровать и спросил:

– А ты знаешь, откуда у человека вот тут ямочка? – Он показал между губами и носом. – Это, когда ты еще не родилась, к тебе пришел ангел. Он подарил тебе очень важную тайну и сделал вот так: тс-с-с! Никому не рассказывай!

– А что это за тайна? – спросила я, ощупывая искомую ямочку.

– Это твоя душа, – сказал утешитель. – Меня зовут Володя. А тебя?

Я назвалась, он посоветовал поспать до утра и ушел.

Утром кто-то бегал мимо моей постели на громадных каблуках – это была дежурная сестра, по поводу Нового года нарядившаяся в новые туфли и огрызок елочной мишуры поверх белого колпачка. Я ее видела сквозь сон, в котором бегали туда-сюда дрессированные пони. Потом мне под мышку ткнули ледяной градусник, и я окончательно проснулась. Три вещи – 31 декабря, мерзкая боль в ноге и голубые больничные стены – сфокусировались в единой точке, и новый день начался новыми слезами.

Больные уже вовсю разгуливали по коридору, волоча руки и ноги, спеленатые бинтами, бережно неся послеоперационные животы. У меня не было халата, не было даже ночной рубашки, и встать на глазах у восхищенной публики из-под одеяла я не могла. Женщина в белом, стуча каблуками, пронеслась мимо, остановилась, глянула на меня:

– Он тебе сейчас все принесет, не переживай!

– Кто – он?

– Знакомый твой из двенадцатой палаты. С утра пристал к сестре-хозяйке, чтоб халат тебе выдала.

Я вспомнила ночного ангела и его тайну. Он тотчас и явился, неся в левой руке белую ширму и через правую, забинтованную, перекинув что-то зеленое и байковое.

– Доброе утро!

Он аккуратно расставил ширму и заметил одному из больных, что рассматривать тут особо нечего. С горем пополам я оделась. Потом он принес мне завтрак, который я есть не стала, и тросточку, с которой я отправилась позвонить. Мама всплакнула в трубку, что врач не разрешает забрать меня домой даже на новогоднюю ночь, что халат и все необходимое она принесет через час, что говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь, не дай Бог, конечно…

Я доковыляла до своей койки в полной уверенности, что ничего хорошего в этой жизни меня не ждет. Я рыдала до перевязки, потом орала на перевязке, когда медсестра подло дернула присохший бинт и долго потом ковырялась в бедной моей ноге. Очевидно, о моем поведении доложили кому следует, потому что пришел молодой усатый доктор, хорошенько меня рассмотрел и сказал, что концерты не помогут, из больницы уехать мне не разрешат и я вполне в силах сообщить своей мамочке, чтобы она не названивала во все инстанции с требованием отпустить меня домой.

Володя два раза приходил молча посидеть рядом. В третий раз он сказал, что вообще-то Новых годов в моей жизни будет сколько угодно, что ничего страшного нет. Ну что он в этом понимал, тот Володя!

Приходил и доктор. Спросил весело: «Все ревешь? Надо же, сколько лишней жидкости в организме!» На второй раз, пробегая мимо, удивился, откуда в организме столько лишних сил для страданий. На третий раз уже поморщился. Часов в восемь вечера, когда я слушала молчание Володи и все еще разливалась слезами, доктор крикнул из другого конца коридора: «Нина, отправляй эту царевну несмеяну, за ней приехали! И чтоб завтра, – это он сказал уже мне, – завтра к шести часам на этом самом месте – как штык! Ну надо же! – всплеснул он руками. – Выревела-таки!» Оказывается, к вечеру он сам позвонил нам домой и потребовал, чтобы мама моментально забрала свою истеричку.

Новый год я встретила дома, а вечером первого января Володя ждал меня у больничного лифта. Я гордо прохромала с ним к своей кровати.

– Сегодня, наверное, тебя в палату переведут, – сказал он.

Мне уже не было ни больно, ни страшно, поэтому я засмеялась так, как засмеялась бы любая девочка пятнадцати лет в ответ на любую реплику восемнадцатилетнего парня. То есть – очень глупо и невпопад. Володя посмотрел немножко удивленно.

Надо сказать, что на самом деле ему было уже почти девятнадцать. Надо сказать, что длинные волосы у него были иссиня-черные, очень бледная кожа, очень темные и блескучие глаза, от взгляда которых трудно было спрятать свой взгляд. Потом, через пару лет, я узнала, что именно такой тип называется демоническим или поэтическим – это у кого на что хватает фантазии. А тогда мне просто казалось, что он очень красив.

Перевязки и кровожадной медсестры я боялась до мурашек, и Володя предложил отправиться на экзекуцию вместе.

У него была ошпарена рука. Ошпарена паром вся правая кисть. Это была просто сплошная рана, от которой бинт отрывался вместе с пластами и мертвой, и даже живой кожи. Я с трудом могла представить, насколько это может быть больно. Володя сжал зубы так, что на скулах у него вспучились какие-то косточки, и стал еще бледнее, и лицо у него покрылось испариной. Это было страшно.

В перевязочную зашел усатый врач, поцокал языком над Володиной рукой, насоветовал что-то медсестре и велел терпеть. Кричать я теперь не могла – стыдно было.

– Что, несмеяна, уже не боишься? – улыбнулась добрая женщина, пинцетом выдирая из раны дренаж.

– Нет, – соврала я.

Юноша демонической наружности обрел в моих глазах ореол мученика и заинтересовал окончательно.

Надо заметить, что меня в то время начали интересовать многие вещи. В школе нарасхват шел Фрейд (подпольно, конечно, вернее, подпартно: мы читали его под партами на уроках алгебры), в моду входила психология, какие-то брошюрки передавались из рук в руки, женские журналы (дамских тогда еще не было) экспериментировали с гороскопами и психологическими тестами. Я пошла дальше брошюрок и тестов – двоюродная сестра, врач-психиатр по профессии, снабжала меня любопытнейшей литературой. Но все теоретические знания требовали практических наблюдений и применений, и однажды я до полусмерти напугала мать своей подруги, сообщив о предполагаемых суицидальных наклонностях ее дочери: подруга имела глупость доложить мне, что любимейшее ее цветовое сочетание – фиолетовый с желтым, классический пример из учебников.

Я знала, что у людей в больнице может сработать так называемый эффект купе. Случайно встретившись, чтобы разойтись навсегда, они способны многое рассказать попутчику, даже слишком многое, чего не позволили бы себе в других обстоятельствах. Володя был мне интересен, мы повстречались с ним в больнице, и я решила устроить себе маленький экзамен, вызвав его на откровенность и заставив сработать эффект купе.

Когда он в очередной раз пришел ко мне в гости (так называлось сидение на краешке моей кровати), я ненавязчиво попыталась его разговорить. На нем была больничная пижама и казенные тапочки – один красный, другой темно-красный. Он выглядел очень одиноким, и я осторожно спросила, почему его никто не навещает. Он лаконично ответил, что сестра его в другом городе и приехать не может. О родителях, друзьях и любимой девушке он умолчал.

– Странно. – Я решила подкрадываться незаметно. – Я думала, все мамы такие, как моя, бегают по два раза в день с фруктами и соками…

– Ты, наверное, у нее одна? – спросил Володя.

Я начала отвечать и только через час спохватилась, что взахлеб рассказываю ему о себе все – безрассудно, безоглядно, как попутчику в купе. Он слушал внимательно, точно все это действительно очень его интересовало. Я рассказала даже то, что сосед сверху, мой однолетка из спортивной школы, недавно угостил меня семечками и пригласил в их школу на танцульки. Володя не прерывал.

В ту ночь поднялась тихая суматоха. Кто-то снова бегал мимо моей койки, и я проснулась.

– Торопова вызывайте! – крикнула сестра кому-то. Сонная бабка выглянула из палаты:

– Что стряслось?

– Ничего, – бросила сестра на бегу, – мальчику из двенадцатой плохо. Ложитесь, ради Бога, спать!

Прибежали еще люди в белых халатах. В двенадцатой горел свет. Я подошла, заглянула в открытые двери. У одной из кроватей суетились врачи. Я не знала, которая кровать Володина.

– Кому плохо? – схватила я за рукав мужика в пижаме.

– Вовке Петрову. Шок или чего там… Или сердце. – Он сокрушенно махнул рукой. – Залечили мальчишку!

Прибежали два амбала с каталкой. На нее, как перышко, вскинули худенькое тело и очень быстро повезли к лифту.

– Куда его?

– В реанимацию. – Анна Михайловна, наша постовая сестра, погладила меня по плечу: – Ты не переживай, все нормально будет. Просто организм ослабленный, плохо справляется с инфекцией… Не плачь, говорю, и не таких спасают! У нас знаешь какие врачи…

Через день меня выписали. Володя так и не вернулся в свою палату, но Анна Михайловна сказала, что все уже в порядке, пришел в себя, бояться нечего.

Дома было еще полно новогодних припасов. Спустя пару дней я собрала апельсины, орехи, яблоки и печенье и отправилась в больницу. Отец привез меня и остался в машине ждать. Пропуска у меня, конечно, не было, я хотела просто отдать передачку с маленькой запиской. Подошла к справочному.

– Экстренная хирургия, двенадцатая палата, Петров. Посмотрите, там он или нет…

Там Петрова не было. Не было его и в реанимации, и в других отделениях. Я вытащила записку и сунула ее в карман. У окна стояла бабушка – та самая, которая выглядывала и спрашивала, когда увозили Володю. Наверное, кого-то ждала, кто-то должен был к ней прийти.

– Здравствуйте, – сказала я. – Вы не помните того мальчика из двенадцатой палаты? Что с ним?

Она ничего не знала. Я молча поставила рядом с ней на подоконник свою передачку и вышла.

– Ну как, отдала? – спросил папа. Я кивнула.

Сколько это прошло? Лет десять. Я не знала, что стало с Володей. Я думала, что он умер. Потом думала, что скорее всего нет, скорее всего я просто что-то напутала. Мне иногда кажется, что если бы я его тогда нашла, моя жизнь могла бы сложиться совсем по-другому.

А так я закончила факультет психологии, вышла замуж, осела в большом городе, который уже не кажется мне чужим. Родила дочь. Недавно ко мне проездом наведалась старая подруга – та самая, которой когда-то так нравилось желтое с фиолетовым. Мы с ней много вспоминали. У нее случилась очередная неудача на любовном фронте, она отправлялась разгонять тоску на курорт.

– Все-таки какие мы разные, – вздохнула подруга. – Все-таки ты умеешь добиваться своего. Это, наверное, от рождения дается, что ли… Слушай, – улыбнулась она вдруг, – а ты знаешь, откуда у человека вот тут ямочка? – Она показала между губами и носом. – Нет? Это давно-давно, когда ты еще не родилась, к тебе пришел ангел и подарил важную тайну. И сказал вот так: тс-с-с! Никому не рассказывай!

– Откуда ты знаешь этого ангела? – спросила я. Она ехала ко мне в поезде. У нее – личная трагедия, она ненавидит каждого второго, жизнь отвратительна. И тут к ней в купе подсаживается один тип и рассказывает ей про ангела. У него очень коротко стриженные, очень темные волосы, он бледен, как Байрон, у него такие странные глаза, и зовут его Владимиром. Они говорили долго, она бесстыдно плакалась в его жилетку, а потом он сошел на какой-то станции.

Я смеюсь. Я наливаю забытое в бутылке вино и чокаюсь с обалдевшей подругой звонкими бокалами. Володя жив. Не могло ничего быть по-другому. Вот так он будет всегда встречаться с совершенно случайными людьми, выслушивать их жалобы, вытирать им слезы и рассказывать сказку. И не нужно его потом искать, его никто не найдет. Он выходит из одного поезда, чтобы сесть в другой, и это будет всегда. А иначе кто расскажет людям про ангела и самую важную тайну

@темы: Книги